Учитель месяца: «Разные точки зрения на историю — это то, на чем держится интерес к уроку»

Мне захотелось стать учителем в 9 классе, после «Дня самоуправления», который проводился в нашей школе. Ну, знаете, когда старшеклассники заменяют учителей. Нам с напарником досталась география, и я даже сейчас это ощущение помню, когда после четырех уроков я вдруг понял: это интересно, это мое. До этого у меня не было мысли, кем стать после школы, и вдруг все стало понятно.

Историей я увлекся в том же году, на каникулах случайно пообщавшись с родственниками, которые заразили меня своим интересом. Кроме того, как ни странно, повлиял на меня учитель НВП — тогда вместо ОБЖ был такой предмет, начальная военная подготовка. Однажды он прочитал на уроке отрывок из исторической поэмы Натальи Кончаловской «Наша древняя столица», и это очень сильно прозвучало.

В Педагогический институт им. В.И. Ленина конкурс был тогда огромный, а сочинение я написал самоуверенно: получил пять из пяти за историю и обществознание и тройку — за сочинение. С 13 баллами не брали на дневное отделение, мне предложили вечернее, а это значило, что нужно будет работать. В школе тогда еще была малополезная, но функционирующая должность «лаборант по физике». И так я снова вернулся в свою школу.

Один год работал в другом месте, так что с небольшим перерывом. Да, я с 1 класса в школе № 930. На замену уроков я уже ходил и до окончания института, а в 1993 году окончил тогда уже Педагогический университет и стал работать учителем.

Я специально не боролся. Конечно, сначала были проблемы с дисциплиной, но на второй или третий год работы наш завуч, сейчас мой большой друг, Людмила Владимировна пришла на мой урок и после этого сказала: «Помни, что ты обладаешь такими знаниями, которых у детей нет, и именно поэтому они будут тебя слушать». Не то чтобы я до этого не понимал, что у меня такие знания есть, но эта очевидная фраза произвела некий переворот. Вот после этого простого совета я шел на урок с внутренней уверенностью, что знаю то, чего дети не знают, и смогу их заинтересовать. Никогда не вел борьбу за авторитет и дисциплину, просто дальше пошло само собой. После слов Людмилы Владимировны я понял: да, они должны меня слушать.

Это замечательно. Противоположные точки зрения у меня строятся прямо на занятиях, и плохо, если этого не происходит. Ребята вполне способны разобраться с разными взглядами на то или иное событие, представить, какие могут быть аргументы у противоположной стороны, научиться искать свои. Подростки вообще бунтуют против правил, для них борьба мнений, спор, по-моему, только в радость. Разные точки зрения на историю — это то, на чем держится интерес к уроку.

На экзамен выносятся либо те вопросы, где есть однозначный ответ, фактологические, либо, если есть разные точки зрения, предлагается выбор — какую хотите, такую и доказывайте, ищите аргументы. Я понимаю, что выражаю непопулярную точку зрения, но я вообще считаю, что ЕГЭ по истории составлен очень грамотно. Я сам недавно пробовал сдавать экзамен, сдал на 100 баллов. Возможно, есть какие-то другие проблемы, но в плане материала составители хорошо поработали: глупых или неоднозначных вопросов практически нет. Для того чтобы хорошо сдать, надо уметь думать, выстраивать логические цепи. Я считаю, что система ЕГЭ намного справедливее, чем советская система экзаменов, когда человек выучил 25 билетов, а ему попадается один, который он не очень хорошо знает. Я не боюсь остаться в меньшинстве и сказать, что я бы предпочел сдавать ЕГЭ.

На мой взгляд, по сути, школа не изменилась. По-прежнему есть преподаватели, которые ломают систему своими новациями, яркими уроками, однако такие были и раньше. Но сама система советской школы принципиально не поменялась. Как и раньше, нашим детям дается большой набор теоретических знаний, а не навыков и умений. Я не проверял, но говорят, что в европейских тестах наши школьники «сыплются» на практическом применении своих же огромных знаний. По-прежнему в школе достаточно жесткая дисциплина, такая свобода действий, о которой я читал на вашем же сайте, как например в школах Германии или Финляндии, у нас немыслима.

Если что-то изменилось, то это отношение к учителю, что даже в карикатурах отражено: в старое время учитель вызывал родителей и спрашивал: «Почему двойка?», а сейчас наоборот вызывают учителя и его спрашивают: «Почему двойка?».

Учителю стало сложнее: я бы назвал это «электронным прессингом». Если бумагу я еще мог как-то оттянуть на время, то электронный отчет надо отправлять вовремя, а электронный журнал заполнять не позже, чем это положено. Из-за большого количества проверок и отчетов учителя находятся в стрессовом состоянии.

Ну, и гонка за рейтинг — тоже новое явление. Нужно, чтобы были знаковые мероприятия, яркие победы, а повседневный незаметный труд сейчас так и останется незаметным, в отчетах не прозвучит, такой графы просто нет. А ведь для учебного процесса это важнее. Я чувствую, что у меня в голове слово «рейтинг» уже вытесняет другие, главные вещи. И это очень неприятно.

Ну, вот, почувствовал талант к режиссированию. Продюсер из меня некудышный, мне самому необходим хороший продюсер, я бы сильнее прозвучал, а вот постановками мне заниматься нравится. Чего угодно: спектакли, конкурсы, викторины, спортивные мероприятия — если я понимаю, что детям это нужно, мне интересно.

А детям очень нужно, хотя сейчас это сложнейшая проблема — все упирается во время. Собраться для того, чтобы подготовить что-то, очень непросто. Я помню, что мы делали в 90-е, в 2000-е, как мы могли с детьми собраться свободно, все обсудить, подготовить — сейчас из-за нехватки времени приходится делать то, что во всех учебниках педагогики приводится в пример как ошибка. Учитель не должен брать на себя весь труд по организации, но я беру. Я знаю, что этого делать нельзя, хотя времени нет.

Нет, я не стал задавать больше. Не знаю ответа на этот вопрос. У меня была мысль — хотя бы на уровне школы провести глобальное исследование: сколько процентов времени на что уходит. Без этих цифр говорить сложно — из исторического опыта нам известны случаи, когда есть некий образ, фантом, который воспринимается как реальность. Например, когда-то думали, что океан на западе бесконечен, а Колумб рискнул, и оказалось, что нет. Так и с перегруженностью — для того, чтобы понять ее причины, насколько реально у детей стало больше нагрузки, необходимо серьезное исследование.

Стараюсь, но в последние пару лет чувствую, что теряю ориентиры: понимаю, что не всегда попадаю, и именно со средними подростками — 14-15 лет. Я пока не проанализировал до конца эту ситуацию. Это не касается вкусов, они должны быть разными, а именно в плане идеи — то, что вызывало раньше интерес у их ровесников, уже не работает. Дети стали, наверное, более индивидуалистичными. Раньше многие шли за компанию, с товарищем, чтобы быть вместе. А сейчас за компанию не ходят. Появился некий практицизм, прежде чем в чем-то участвовать, дети задаются вопросом: а что мне это даст?

Да, многие увлекаются этим предметом. Обществознание включает разные темы: кто-то интересуется политическими вопросами. Например, сегодня на уроке речь зашла о тоталитарном обществе, одна девушка тут же, на уроке залезла в смартфон и стала читать про Северную Корею, я ее даже не стал останавливать — она потом подружкам рассказывала замечательные подробности. Бывают те, кто политику не любит, их больше интересует сфера социальных взаимоотношений.

Но если в 90-е годы многие думали о политической деятельности, то начиная, наверное, с 2006 года произошел перелом — сейчас молодыми людьми овладел скептицизм по отношению к своим возможностям, они думают, что ничего изменить нельзя. Они живут с ощущением, что гражданского общества у нас нет, что законы написаны не для власти, что добиться чего-то своей активностью они вряд ли могут: это высшие сферы, те, кто у власти, ведут себя неподобающе, туда пробиться нельзя. Это не безразличие: наоборот, они считают, что постигли суть общества, и она именно такая.

Свое будущее они видят в самореализации, это как раз очень сильно чувствуется. Они готовы многое сделать, чтобы продвигать себя: стать талантливыми дизайнерами или хорошими программистами, и на этом уровне они будут очень общественно активны.

Да. Есть некоторые вещи, которые они знают лучше меня, — о жизни в других странах, например. Я узнаю от детей, чем живет общество в их окружении, опыт их родителей и знакомых — такое учитель вообще не может знать, и это бывает интересно. Вот, «Вконтакте» мне дети открыли. Мы там переписываемся по разным вопросам, не связанным с учебой: им этого и в школе хватает, там совсем другое пространство.